Хорошенькая дикарка (продолжение)

Глава II

"Также помещениет въ своемъ роде"

Результатомъ этихъ стараний миссъ Белинды оказались слезы.

—    Надеюсь, что ты извинишь меня. Я такъ была поражена, что даже не сказала, какъ я рада тебя видеть.—воскликнула она,—Вотъ уже тридцать летъ, какъ я не видала брата, а между темъ я его всегда очень любила.

—    Да, онъ говорилъ мне объ этомъ,—отвечала Октавия.—И онъ тоже васъ очень любитъ. Онъ вамъ не писалъ потому, что непременно положилъ себе, что вы ничего о немъ не услышите, пока онъ не разбогатеетъ, а потомъ онъ хотелъ подождать, пока не приедетъ домой, и сделаетъ вамъ сюрпризъ. Ему было страшно досадно, когда пришлось возвращаться, не повидавшись съ вами.

—    Бедный, милый мой Мартинъ.—нежно рыдала миссъ Белинда.—И еще какое ужасное путешествие!

Октавия съ изумлениемъ вытаращила свои прелестные глазки.

—    О, да ведь, онъ скоро назадъ приедетъ! —сказала она.—A путешествиe ему ни по чемъ. Это ровно ничего не значить.

—    Ничего не значить!—повторила миссъ Белинда.—Какъ, переездъ черезъ Атлантический океанъ ничего не значить? Да только подумать, душа моя, какъ опасно.....

Глазки Октавии раскрылись еще больше.

—    Мы двенадцать разъ ездили въ Штаты черезъ перешеекъ, а на это нужно целый месяца, — заметила она.—Такъ что десять дней для насъ пустяки.

—    Двенадцать разъ!—сказала миссъ Белинда въ ужасе.—Боже, Боже, Боже!

И несколько минутъ она могла только молча смотреть на свою юную родственницу, съ удивлениемъ и недоумениемъ покачивая головой.

Наконецъ, она опомнилась и слегка вздрогнула.

—    Однако, о чемъ-же я думаю!—воскликнула она, съ внезапнымъ угрызениемъ.—Что же это я оставляю тебя сидеть на месте такимъ образомь? Извини, душа моя. Ты видишь, я совсемъ съ толку сбилась.
Она поспешно встала и обняла свою юную гостью съ нежностью, но не безъ трепета. Молодая леди приняла ея ласку съ величайшей сдержанностью.   

—    Разве я васъ сбила съ толку? — осведомилась она спокойно.

Дело въ томъ, что она решительно не могла понять, почему такое простое событие, какъ приездъ  родственницы изъ Невады, производить впечатление целаго землятресения и влечетъ за собой трепетъ,  замешательство и слезы. Правда, что она и сама поплакала немножко: но это случилось оттого, что за несколько дней накопилось у нея много печалей. Къ тому-же, она ни мало не чувствовала себя сбитой съ толку.

—    Что за потешное, милое местечко,—сказала она.—Неудивительно, что папа эмигрировалъ отсюда, если она тутъ всегда поднимаетъ целую историю изъ-за всякихъ пустяковъ. Точно я какое нибудь привидение, право!

Затемъ она открыла большой сундукъ и стала одеваться.

Внизу суетилась миссъ Белинда, переходя отъ кухни въ гостиную и обратно, въ хлопотливо-приветливомъ настроении.

—    Напеките пышекъ, Мери - Анна, и принесите холодную курицу,—приказала она.—Да надо еще положить клубничнаго варенья, и кстати ужь, инбирю въ сахаре. Боже мой, Боже мой, а какъ бедный Мартинъ любилъ инбирь въ сахаре, и какъ ему мало его давали, бывало! Право, сейчасъ виденъ перстъ Провидения въ томъ, что у меня такой большой запасъ инбиря въ сахаре какъ разъ въ то самое время, когда его дочь приехала ко мне гостить!

Черезъ полчаса все было готово и затемъ Мери-Анна, отправленная наверхъ съ этимъ известиемъ,  возвратилась удивительно сияющая и взволнованная; восторгъ и изумление выражались въ каждой черте ея лица.

—    Она готова, барыня,—возвестила она,— и сейчасъ сойдетъ внизъ.

И Мери-Анна удалилась въ укромный уголь у входа въ кухню, чтобы незаметно предаться наблюдениямъ.

Миссъ Белинда, сидевшая за чайнымъ приборомь, услыхала нежный мягкий шелестъ шелковаго платья на лестнице и въ сеняхъ, а затемъ ея племянница вышла въ комнату.

—    Неправда-ли я очень скоро переоделась?! — спросила она и, проскользнувши черезъ маленькую гостинную, совершенно спокойно и какъ ни въ чемъ ни бывало уселась на своемъ месте.


Во всемъ Слаубридже существовала только одна мастерская, где изготовлялись дамские наряды. Глава этой мастерской, миссъ Летиция Чики, поставляла платья всемъ домамъ Слаубриджа, начиная съ самой леди Теобальдъ. Носились легендарные слухи будто она получала свои фасоны прямо изъ Лондона и только отчасти ихъ изменяла, приспособляясь къ слаубриджскимъ вкусамъ. Можетъ быть оно действительно такъ и было, но въ такомъ случае, ея труды по части приспособления были тяжки, ибо ея произведения до такой степени удалялись отъ оригиналовъ, что не было никакой возможности о нихъ догадаться, когда они выходили изъ мастерской миссъ Чики и съ триумфомъ разносились по домамъ ея заказчицъ. Вообще слаубриджские  вкусы были чрезвычайно просты, чемъ Слаубриджъ не мало гордился, и въ тоже время они сильно склонялись на сторону экономии. Когда вошли въ моду узкия, косыя юбки, Слаубриджъ твердо и даже несколько горделиво остался веренъ широкимъ полотнищами, для которыхъ не требовалось кромсать порядочную шелковую материю на мелкле бесполезные куски, никуда негодные впоследствие. Только после того, какъ леди Теобальдь съездила въ Лондонъ и явилась въ воскресенье въ Сентъ-Джемскую церковь въ новомодномъ платье съ двумя клиньями съ каждой стороны, миссъ Чики съ прискорбиемъ перекосила и перерезала свое первое полотнище. У каждой дамы изъ хорошаго общества было солидное шелковое платье какого-нибудь скромнаго цвета, и это платье, прослуживши года два на званыхъ вечерахъ, низводилось на степень втораго параднаго платья, и такъ годъ отъ году все ниже и ниже спускалось въ своемъ назначены, пока окончательно не терялось во мраке неизвестности. Молодыя девицы наряжались въ белыя кисеиныя платья и надевали живые цветы. Последнее украшение, конечно, скоро теряло свою свежесть, и подъ конецъ всякаго увеселительнаго собрания имело самый жалкий и несчастный видъ. Миссъ Чики поставляла и кисейныя платья, отделывая и украшая ихъ соображаясь съ своей собственной плодовитой фантазией. Если тальи и были у нея всегда окорочены, а трены черезчуръ скупо скроены— поднять ее за это на смехъ было некому, такъ какъ другаго, соперничающаго заведения не существовало, и миссъ Чики делала все, какъ ей вздумается. По крайней мере ужъ никакъ нельзя было сказать, что въ Слаубридже слишкомъ наряжаются.

После этого можете себе представить въ какомъ состоянии духа очутилась миссъ Белинда, когда ея хорошенькая родственница уселась противъ нея.

Миссъ Белинда решительно не сумела бы определить, изъ чего было сшито платье ея племянницы. Это была какая-то мягкая, шелковистая материя бледно-голубаго цвета, которая льнула къ стройной и гибкой фигуре молодой девушки, и точно обливала ея стань. Длинный - предлинный тренъ, развертывался грациознымъ вееромъ, покрывая чуть не весь коверъ, и весь онъ былъ покрыть рюшемъ и оборками, и целыми каскадами пыжныхъ атласныхъ лентъ, нашитыхъ самымъ фантастическимъ образомъ.

Все это сразу бросилось въ глаза миссъ Белинде, какъ и Мери - Анне; и также, какъ и Мери-Анна, миссъ Белинда поразилась этимъ зрелищемъ до того, что духъ у нея захватило. Но присмотревшись къ своей племяннице, она заметила нечто еще более замечательное. Хорошенькие, тоненькие пальчики Октавии были украшены удивительными, сверкающими кольцами, состоявшими изъ целаго ряда бриллиантовъ; въ ея маленькихъ, изящныхъ ушахъ сияли огромные солитеры, а густой кружевной рюшь, обрамлявший ея шейку, былъ застегнуть у горла алмазной брошкой.

—    Душа моя,—сказала миссъ Белипда, ухвативши чайникъ обеими руками, — неужели ты.... право, мне кажется, что.... что какъ будто-бы немножко страшно надевать такия драгоценныя украшения въ обыкновенный день.

Октавия съ минуту посмотрела на нее, вытаращивъ глазки и ровно ничего не понимая.

—    Я говорю о твоихъ бриллиантахъ, душечка.—пролепетала миссъ Белинда.—Конечно, ты ихъ не часто носишь. Мне просто страшно подумать, что въ доме есть такия дорогия вещи.

—    Страшно? — повторила Октавия.— Вотъ странно!

Съ минуту она казалась очень удивленной. Потомъ она взглянула на свои кольца.

—    Я ихъ ношу почти всегда, — заметила она.—Мне ихъ подарилъ отецъ. Вотъ уже три года какъ онъ мне дарить по одному кольцу въ день моего рождешя. Онъ говорить, что бриллианты также помещение въ своемъ роде, какъ и всякое другое, и у меня ихъ будетъ сколько угодно. А это — она показала на свои серьги и брошь—подарили моей матери, когда она была на сцене. Целая куча народу сложилась и купила ей эти вещи. Она была большой любимицей публики.

Миссъ Белинда схватилась за чайникъ еще отчаяннее,

—    Твоей матери! — воскликнула она, изнемогая.—Когда она была на... на.... ты говоришь...

—    На сцене,— подтвердила Октавия.—Въ Санъ-Франциско. Отецъ тамъ и женился на ней. Она была ужасъ какая хорошенькая. Я ее не помню. Она умерла, когда я родилась; ей было всего девятнадцать летъ.

Полнейшее спокойствие и развязность, съ которою были преподнесены эти известия, до такой степени ошеломили миссъ Белинду, что на минуту она чуть-было не усомнилась въ самой себе: она-ли это слышитъ? Какъ это ни странно покажется, до этой минуты она какъ-то совсемъ не думала о жене своего брата; и теперь, когда она сидела въ своей собственной столь приличной маленькой гостиной, передъ своимъ чайнымъ приборомъ и выслушивала известия о томъ, что эта самая жена была  "большой любимицей публики" на сцене, да еще въ стране, населенной по ея понятиямъ только золотоискателями и беглыми каторжниками — ей было  почти не по силамъ это перенести. Но она все-таки мужественно перенесла все и даже скоро совсемъ овладела собою.

—    Положи себе цыпленка, душа моя,—сказала она приветливо, хотя очень не твердымъ голосомъ, — и возьми пышку.


Октавия повиновалась, и ея разукрашенныя ручки такъ и засверкали огнями бриллиантовъ при сделанномъ движении.

—    У американскихъ девушекъ всегда бываешь больше разныхъ прелестныхъ вещей, чемъ у английскихъ, — заметила она съ удивительнымъ хладнокровиемъ.—Оне больше наряжаются. Мне это говорили барышни, ездившия въ Европу. А у меня еще больше вещей, чемъ у большинства американскихъ девушекъ. У отца больше денегъ, чемъ у другихъ; это во-первыхъ. Кроме того онъ меня, кажется, балуетъ. Ему больше некому было дарить, кроме меня, и онъ сказалъ, что будетъ дарить мне все, что только мне захочется. Онъ часто смеется надо мной, когда я покупаю разныхъ разностей, но никогда не мешаетъ покупать все, что я хочу.

—    Онъ всегда былъ очень щедръ.— вздохнула миссъ Белинда.—Бедный, милый Мартинъ.

Октавия плохо понимала, къ чему тутъ этотъ печальный тонъ. Она очень любила своего отца, но въ ея воспоминанияхъ о немъ не было ничего сентиментальнаго или меланхолическаго.   

—    Онъ меня всегда беретъ съ собой, куда-бы онъ ни поехалъ,—продолжала она.—У меня былъ учитель изъ Штатовъ. и онъ также ездилъ иногда вместе съ нами. Онъ никогда со мной не разставался. Если бы онъ вздумалъ меня отправить куда-нибудь, я бы не согласилась. Впрочемъ, ему это и въ голову не приходило, — прибавила она весело улыбнувшись.