Октавия (продолжение)

Исторический романъ изъ временъ Нерона.

В. Валлотъ

ГЛАВА II.

(Продолжение).

Между темъ Руфъ, стоявший на часахъ съ восхода солнца, быль смененъ съ своего поста; но вместо того, чтобы пойти въ циркъ, онъ задумчиво бродилъ вокругъ его стенъ. Безцельно прошелъ онъ мимо лавочекъ, раскинутыхъ подъ арками цирка; даже улыбка ассирийской танцовщицы, привлекавшей своимъ искусствомъ толпу праздныхъ зевакъ, не могла затмить образъ уведенной на смерть молодой хрисианки. Глухое, неопределенное сострадание грызло его сердце, когда онъ вспоминалъ трепещущую Лукрецию, лежавшую у его ногъ; онъ сердился на себя за неуместную чувствительность, и не могъ отделаться отъ нея. Онъ зналъ, что стремившемуся занять видное положение въ Риме сострадание должно быть неизвестно, а Руфъ былъ честолюбивъ. До сихъ поръ онъ еще не далеко ушелъ, конечно, онъ былъ только простымъ солдатомъ-преторианцемъ; но кто въ 24 года теряетъ надежду въ 50 летъ быть по крайней мере центуриономъ императорской гвардии? Тщетно старался Руфъ заинтересоваться пляской: каждое движение тела танцовщицы только лишь яснее вызывало передъ нимъ образъ девушки, быть можетъ въ эту минуту въ предсмертныхъ судорогахъ валяющуюся на песке арены, и контрастъ между этими двумя былъ такъ ужасенъ, что еврей поспешно удалился. Черезъ мгновение онъ вновь упрекалъ себя за слабость, и по привычке пожимая плечами, говорилъ себе: "Что я за дуракъ! Она теперь уже мертва. Разве я могу возвратить ей жизнь? Безумие! Не хочу думать о ней!"

Принявъ это решеше, онъ почувствовалъ себя лучше; военная дисциплина до такой степени проникла все его внутреннее существо, онъ былъ такъ глубоко убежденъ въ ея необходимости, что онъ научился управлять самимъ собою съ такою же неумолимою строгостью, съ какою его начальники управляли имъ. Поспешно заворачивая за уголъ арки, онъ внезапно натолкнулся на уличнаго астролога, имевшаго отличную практику среди всегда толпившагося здесь народа. Ассириецъ по происхождению, астрологъ сиделъ на земле, завернувшись въ широкую одежду, придававшую ему необходимую важность осанки. Опершись подбородкомъ въ колени, одною рукою придерживая остроконечную бороду, онъ пристально смотрелъ внизъ на разложенныя передъ нимъ таблицы, покрытые чудесными знаками, между темъ какъ окружавшие съ любопытствомъ ожидали, какое будущее прочтетъ онъ имъ посредствомъ своихъ таинственныхъ познавай. Поднявъ голову, астрологъ знакомъ подозвалъ окутанную покрываломъ женщину и, приблизивъ свой ротъ къ ея уху, прошепталъ результатъ гаданья. Она дала ему денегъ и поспешно удалилась съ довольнымъ видомъ: известия объ ея возлюбленномъ, отправившемся въ Египетъ были весьма благоприятны. Следовавший за нею юноша отошелъ отъ астролога съ меньшею радостью: наследство, на которое разсчитывалъ молодой щеголь, никакъ не могло достаться ему. Черезъ несколько времени, толпа разошлась, и старикъ остался одинъ въ тени колоны, между темъ какъ все вокругъ горело подъ жгучими лучами полуденнаго солнца: гладкие листья отдаленныхъ лавровъ блестели какъ миллионы маленъкихъ зеркалъ; жаромъ дышали высокия стены цирка, кое-где покрытыя густой сеткой гибкаго плюща. Напротивъ цирка возвышался Авентинский холмъ, и белоснежный храмъ на его вершине ослепительно выделялся на синемъ небосклоне. Кругомъ не было ни души. Руфу пришло на мысль попытать счастья въ гаданье. Несмотря на то, что релипя строго воспрещала всякое сношение съ чародеями и астрологами, онъ не могъ противиться желанию узнать, осуществятся ли его четолюбивыя стремления. Къ чему онъ былъ предназначенъ? Онъ хотелъ спросить объ этомъ только въ шутку; Иегова не можетъ разсердиться за то, что онъ только позабавится съ чужеземцемъ. Несмотря на это, сердце его сильно билось, когда, зорко осматриваясь вокругъ, онъ подошелъ къ сидевшему въ углу старику. Услышавъ его шаги, ассириецъ выпрямился и старался принять важный виду.

—    Можешь ли ты раскрыть мое будущее?— спросилъ еврей съ недоверчивой, насмешливой улыбкой.

Величаво наклонивъ голову, магъ отвечалъ: могу.

—    Какъ же ты это делаешь?—продолжалъ Руфъ.

— Какъ делаю?—Магъ не доверялъ чужестранцу; осмотревъ его съ головы до ногъ, онъ старался угадать, скептикъ онъ или верующий въ его искусство. Решивъ, после беглаго осмотра, что передъ нимъ просто необразованный солдатъ, астрологъ понялъ, что ему нечего опасаться.

—    Да! Какъ ты это делаешь? - еще разъ спросилъ Руфъ, прислоняя копье къ стене, и снявъ шлемъ, нервно провелъ рукою по горячему лбу..

— Не думаешь ли ты, что я могу объяснить тебе это въ несколько секундъ?—возразилъ почти оскорбленный магъ. Юноша, отправься въЕгипетъ, посещай храмы, вникни въ тайны культа Изиды, учись у Трасилла, астролога Тиберия и у Барбилла, астролога Нерона, изучай медицину, механику, математику, астрономию, и проживи 70 летъ, тогда, быть можетъ, ты составишь себе какое нибудь понятие о мудрости, которую я называю своею.

Астрологъ снова погрузился въ цифры, какъ бы желая прекратить дальнейший разговоръ: бормоча египетския слова, онъ чертилъ на земле таинственные узоры, и Руфъ начиналъ уже чувствовать некоторое уважение къ этому звездочету.

—    Неужели ты изучилъ все это?—съ удивлениемъ спросилъ онъ.

Магъ презрительно усмехнулся.

—    И еще многое другое,—ответилъ онътеатральнымъ движениемъ руки, касаясь своего лба, какъ бы показывая, что отъ него не скрыто ничто въ миpe.

—    И твое искусство,—проговорилъ съ волнениемъ Руфъ,—всегда вещаетъ правду?

—    Правду?—печально повторилъ астрологъ, и внезапно прибавилъ, протягивая впередъ руки какъ бы въ сильномъ экстазе — что такое правда?

И онъ на несколько секундъ замеръ въ своей напыщенной позе, вь тоже время украдкой искоса поглядывая на юношу, чтобы судить, какое впечатлениe произвела разыгранная имъ сцена. Руфъ оперся на копье и задумался.

—Да,—сказалъ онъ наконецъ, пытливо посмотревъ на астролога,—это изумительно! Богъ знаетъ, что насъ ожидаетъ: почему же глубокому уму не попытаться разгадать его мысли. Если бы можно было проникнуть намерения боговъ—Бога, хотелъ я сказать.

—    Это возможно.—горячо прервадъ его магъ.

—    Да, возможно тому, кто самъ богъ, или хоть сынъ Бога, какъ называлъ себя тотъ человекъ,— прибавилъ Руфъ.

—    Вовсе нетъ,—съ жаромъ возразилъ астрологъ,—не нужно быть Богомъ; боги, какъ маленькие ребята въ школе, плохие счетчики. Да, сынъ мой, все въ мире    имеетъ    свое назначение съ самаго    начала, прежде существования боговъ. Кто знаетъ въ какомъ состоянии находилась тогда материя, созданная любовью, тотъ можетъ постигнуть ея порядокъ теперь и можетъ предвидеть    падение    каждой    песчинки, приближение каждой кометы. Боги только слуги судьбы, они не знаютъ ничего, ибо у нихъ не существуетъ математики. Прометей великий изобретатель науки о числахъ. Математика, молодой человекъ, вотъ таинственный ключъ. Числа могущественнее боговъ. Оне, какъ чуткия гончия, следятъ за созвездиями по всемъ ихъ извилистымъ тропинкамъ; oнe проникаютъ материю и разлагаютъ ее на новыя вещества; оне же раскрываютъ листы будущаго человеческой жизни, подобно тому, какъ ребенокъ раскрываетъ лепестокъ за лепесткомъ на розовой почке.

Пораженный этимъ потокомъ словъ, Руфъ почувствовалъ ужасъ ко всемогущимъ числамъ, и вполголоса спросилъ астролога, не можетъ ли онъ предсказать, что его ожидаетъ.

—    Охотно,— ответилъ тотъ, покашливая,— но мы также но числу ценимъ большую или маленькую монеты.

Руфъ понялъ. Ужасъ его увеличился, когда мудрецъ назвалъ сумму, за которую готовъ былъ открыть ему приговоръ судьбы.

—    Пять динариевъ?— сказалъ Руфъ, — мое двухнедельное жалованье? Это слишкомъ! Чемъ же я буду жить?

Старикъ притворился что не слышитъ этого искренняго восклицания и началъ перебирать кости, поглаживая свою ассирийскую бороду.

—    Чемъ же я буду жить?—снова прошепталъ солдатъ.

—    А я чемъ буду жить?—хладнокровно прервалъ его астрологъ. —И вообще, что такое жизнь? Если тебе мало пригоршни воды и куска черстваго хлеба, то ты не достоинъ наслаждаться солнцемъ. Пять динариевъ, молодой человекъ, такъ хочетъ праматерь Изида.

Хотя Руфъ не понималъ, какое отношеше имела праматерь Изида къ его пяти дипариямъ, онъ все таки со вздохомъ вынулъ ихъ, и магъ началъ свои вычисления.

—    Не скажешь ли ты чего вкратце о твоихъ семейныхъ делахъ? — спросилъ онъ юношу после некотораго молчания,— мне удобнее проследить течение твоей жизни, если начало ея будетъ известно.

—    Отецъ мой былъ докторъ, — нахмурившись отвечалъ Руфъ, очевидно недовольный.

—    Какъ зовутъ твою мать?—спросилъ астрологъ.

—    Зефирь! Отецъ умеръ, оставивъ насъ въ нужде.

—    Где ты живешь?

—    Въ одной изъ улицъ около Тибра вблизи крытой дороги.   

—    Есть у тебя братья или сестры?

—    Нетъ!

—    Сколько тебе летъ?

—    Двадцать четыре года.

—    Какое твое любимое занятие

—    Не спрашивай больше,—мрачно перебилъ Руфъ, — довольно съ тебя знать, что я — онъ остановился, какъ бы одумавшись, и докончилъ:—что я не охотно отвечаю на разспросы.

—    Хорошо, хорошо,—проворчалъ астрологъ, продолжая свои вычисления. Пристально смотрелъ воинъ на кости, образованная разныя фигуры и качая голового следилъ за изгибами, которые астрологъ съ видомъ глубокаго размышления, изображалъ на доске.

(Продолжение следуетъ).